Новорожденный единорог встал на дрожащие ножки, издал негромкое лунное ржание и постепенно обрел равновесие. Он был ростом едва с Чарльза Уоллеса. Детеныш на пробу ударил передним копытцем, потом другим, затем взбрыкнул задними ногами. Чарльз Уоллес смотрел, от восхищения позабыв обо всем, а маленький единорог плясал в лунном свете.

Тут малыш увидел Гаудиора и запрыгал к нему. Он вполне мог бы промчаться под животом у взрослого единорога, если бы немного наклонил рог.

Гаудиор ткнулся носом в морду малыша чуть ниже рога. Тот снова заскакал от удовольствия, и Гаудиор принялся танцевать с ним вместе, постепенно подбивая жеребенка исполнять все более сложные шаги. Когда малыш начал уставать, Гаудиор замедлил танец, поднял голову к полумесяцу, преувеличенно растянул губы и глотнул лунного света.

Малыш, повторявший за Гаудиором шаги танца, и теперь стал подражать ему. Он жадно пытался пить свет, лучи стекали с юных неопытных губ и разбивались о снег, словно кристаллы. Попытался снова, поглядывая на Гаудиора, и наконец принялся жадно и аккуратно глотать свет, стекающий с изгиба луны.

Гаудиор повернулся к почти полной луне и снова, преувеличенно растягивая губы, показал малышу, как надо пить. Когда его бока округлились, Гаудиор повернулся к ближайшей звезде и продемонстрировал, как приятно завершить трапезу, утолив жажду звездным светом. Малыш послушно глотнул, потом закрыл рот, спрятав подобные алмазам зубки, и, насытившийся, привалился к боку Гаудиора.

И тут он наконец заметил Чарльза Уоллеса. Маленький единорог испуганно подскочил, приземлился на все четыре тоненькие длинные ножки, завопил от ужаса и помчался прочь. Серебряный хвост реял за ним.

Чарльз Уоллес смотрел, как малыш растворяется вдали.

– Извини, что я его напугал. С ним все будет хорошо?

Гаудиор успокаивающе кивнул:

– Он скачет в сторону Матерей. Они ему скажут, что ему просто приснился плохой сон после вылупления, и он позабудет про тебя.

Он опустился на колени.

Чарльз Уоллес неохотно взобрался к нему на спину и придвинулся поближе к могучей шее. Покрепче ухватившись за гриву, он оглядел нетронутую мирную местность.

– Я не хочу уходить отсюда.

– Вы, люди, склонны хотеть, чтобы хорошее длилось вечно. Но так не бывает. Во всяком случае, когда мы во времени. У тебя есть для меня какие-нибудь указания?

– Я покончил с указаниями. У меня даже предложений и тех нету.

– Тогда отправляемся Туда и в Тогда, куда нас понесет ветер?

– А как же эхтры? – со страхом поинтересовался Чарльз Уоллес.

– Поскольку мы отправляемся в путь из дома, ветер должен быть безопасен – как и тот, что принес нас сюда. А дальше посмотрим. Мы упали посреди океана, и я даже не надеялся, что мы оттуда выберемся. Постарайся не бояться. Ветер поможет нам всем, чем только сумеет.

Крылья распахнулись во всю мощь, и Гаудиор взмыл между двух лун, прочь от единорожьего гнезда.

Мег радостно вздохнула:

– Ах, Ананда, Ананда, это было прекраснейшее вникание! Как бы мне хотелось, чтобы Чарльз Уоллес мог подольше побыть там, в безопасном месте…

Ананда тихонечко заскулила.

– Знаю, знаю. Он должен идти. Но его преследуют эхтры, и я чувствую себя такой бесполезной…

Ананда посмотрела на Мег, приподняв пучки более темной шерсти над глазами.

Мег почесала собаку за ухом:

– Мы послали ему Слово, когда он очутился в море ледникового периода, и ветер пришел на помощь.

Волнуясь, она положила руку на спину Ананде и закрыла глаза, сосредотачиваясь.

Она увидела звездный камень и двух детей, мальчика и девочку, примерно одиннадцати и тринадцати лет. Девочка была старше. Мальчик очень походил на Брендона Лаукая, только современного, в синих джинсах и футболке, так что это явно был не 1865 год.

Чарльз Уоллес пребывал Внутри мальчика, которого звали не Брендоном.

Его звали Чаком.

Миссис О’Киф называла Чарльза Уоллеса Чаком.

Она знала кого-то с этим именем. Она еще обмолвилась, что он не дурачок.

Сейчас он был там с девочкой, да, и еще с кем-то, с какой-то пожилой женщиной. Чак Мэддокс, его сестра Биззи и их бабушка. Они смеялись, сдували с одуванчиков облачка пуха и считали, сколько раз потребуется подуть, чтобы все кружевные семена-парашютики оторвались от зеленой ножки.

У Биззи Мэддокс были золотые волосы, ярко-синие глаза и веселый смех. Чаку достались не такие яркие цвета: его волосы были светло-русыми, а глаза – серо-голубыми. Он чаще улыбался, чем смеялся. Он был так похож на Брендона, что Мег не сомневалась: Чак – его прямой потомок.

– Ананда, почему я так ужасно боюсь за него? – спросила Мег.

– Давайте загадывать время на одуванчиках, – предложила Биззи.

– Только не вздумайте тут их сдувать! – сказал отец. – Мне лишние одуванчики на моей части лужайки ни к чему! И без вас их там хватает!

Так что в воскресенье днем Чак, Биззи и бабушка пошли за ручей, к плоскому камню. Вдалеке слышен был шум грузовиков, проезжающих по шоссе, хоть их и не было видно. Время от времени небо пересекал самолет. За исключением этого, никаких других признаков цивилизации здесь не наблюдалось, и потому одним из самых любимых занятий Чака было уйти за ручей и прогуляться через лес до камня.

Биззи вручила ему одуванчик:

– Дуй!

Чаку не особо нравился запах одуванчикового пуха, сильный и неприятный. Мальчик с отвращением скривился.

– А по-моему, не так уж плохо он и пахнет, – сказала Биззи. – Когда я сдавливаю стебель, пахнет зеленью, да и все.

Бабушка поднесла белоснежный шарик к носу.

– Когда стареешь, все запахи меняются.

Она дунула, и белые пушинки сорвались с ее одуванчика и полетели по ветру в разные стороны.

Чаку с сестрой пришлось дуть по нескольку раз, прежде чем одуванчиковые «часы» показали время. Бабушка – она быстро запыхалась, сражаясь с тропинкой между папоротников, и теперь прижимала руку к сердцу – дунула тихонечко, и все пушинки тут же взлетели со стебля, затанцевали в солнечном воздухе и медленно опустились на землю.

Чак посмотрел на Биззи, а Биззи – на Чака.

– Ба, мы с Биззи старались изо всех сил, а ты еле дунула, и они все улетели!

– Возможно, вы дули слишком сильно. А когда спрашиваешь о времени, не следует страшиться ответа.

Чак посмотрел на зеленый стебелек с голой головкой у бабушки в руке:

– Я подул четыре раза, а сейчас еще далеко до четырех. А о каком времени говорит твой одуванчик, ба?

Весеннее солнце ненадолго спряталось за облачком, и глаза пожилой женщины оказались в тени.